В маленьком провинциальном городке имя Михаила Фролова редко произносили — и не из страха, а потому что в этом не было необходимости. Его знали иначе: по взгляду, по камере в руках, по способности появляться в самый неожиданный момент и так же бесшумно исчезать. Он словно был частью пейзажа, как выцветшие вывески на лавках или скрип старых калиток, — присутствие, которое не требовало слов.
Фролов пришёл в табор не как чужак, а как человек, умеющий слушать. Он не задавал вопросов, не навязывал своё внимание, а просто снимал — движения, смех, усталые глаза и короткие вспышки счастья. Его фотографии напоминали о том, что даже в мимолётности скрыта вечность. В объективе оживали простые сцены: как ребёнок роняет хлеб, как старая женщина поправляет платок, как огонь костра отражается в чьих-то зрачках.
Даже дети, обычно недоверчивые к чужим, переставали замечать его, стоило камере подняться. Он становился невидимым, растворяясь в шуме табора, и именно тогда рождались его лучшие снимки. Михаил Фролов оставался человеком без громких слов, но его фотографии говорили за него — тихо, искренне и так, что в каждом кадре чувствовалась жизнь, ускользающая и бесценная.
