На фоне сверкающих биокуполов «Двух холмов», где каждая поверхность отражает иллюзию совершенства, анклав первых изгнанников выглядит инородным пятном, тенью, которую невозможно стереть. Здесь нет устремлённых к небу шпилей и прозрачных башен, а подземные дома будто вросли в землю, пряча в себе память о тех, кто не вписался в правила утопии. Входы в них заросли мхом и диким виноградом, превращая убежища в странные полузабытые гроты, где жизнь едва различима снаружи.
Ржавые каркасы ангаров тянутся к серому небу, как обломки гигантских скелетов. Их панели, искривлённые ветром и разъеденные дождями, больше не защищают от непогоды — они стали подручным материалом для крыш и стен, собранных наспех. Эти грубые сооружения кажутся антиутопическим отражением сияющего города за горизонтом: там — идеальная геометрия и свет, здесь — выживание, держимое на старом металле и случайных находках.
Но ночью анклав оживает. Из-под перекошенных крыш и прогнивших досок вырывается тусклый свет самодельных ламп, и вместе с ним — шёпот, смех и приглушённые голоса. В этой полутьме люди сохраняют то, чего не найти под биокуполами: память о свободе. И хотя их мир выглядит шрамом на лице утопии, именно здесь ещё теплится живое дыхание — грубое, неидеальное, но подлинное.
