На Юго-Западе Москвы утро начиналось одинаково: запах свежего хлеба из магазина на углу и скрип подъездной двери, за которой Равиль делал первый шаг в день. Едва он успевал вдохнуть прохладу двора, как боковым зрением ловил знакомые фигуры — парней, для которых мир сводился к непреложным законам улицы. Их «оценки» не ставили в дневник, а измеряли по силе удара, умению держать взгляд и числу лояльных друзей, готовых встать плечом к плечу в любой момент.
На пустырях, где ржавая арматура торчала из бетонных плит, кипели невидимые глазу постороннего турниры. Здесь взвешивали «стоимость» каждого слова, проверяли прочность не кулака, а характера. Уважение добывали медленно и часто болезненно, словно шрамы были валютой, а каждое поражение — долговой распиской. Даже детские качели, застрявшие на одном уровне, казались символом: здесь никто не качает тебя вверх без причины.
Равиль проходил мимо этих компаний, словно сквозь узкий коридор напряжённого воздуха. Он знал — любое случайное движение, лишняя улыбка или взгляд могут обернуться вызовом. Но и оставаться, и вливаться в этот мир он не хотел. Между ним и их играми лежала пропасть из принципов и нежелания жить по чужому сценарию, где доверие — редкий гость, а дружба всегда проверяется страхом.
