Константин просыпается с глухим давлением в груди, будто в темноте ночи на него навалился невидимый камень — тяжёлый, плотный, впитавший все его долги, неудачи и мечты, которые он похоронил под слоем «потом», «когда-нибудь», «уже не важно». Он лежит, не открывая глаз, слушая, как тикают часы, будто отсчитывают не время, а последние шансы. Сквозь немытые стёкла окна он видит бесконечную шахматную доску серых кварталов, где каждый дом — точная копия предыдущего, где даже утренний свет кажется уставшим, как будто и он, как и все здесь, работает по графику.
На кухонном столе, рядом с остывшей чашкой кофе и пачкой сигарет без фильтра, лежит закрытый ноутбук. Экран потух, но внутри — пустая страница. Белая, чистая, как первый снег. Готовая принять слова, мысли, начало того романа, который он обещал себе написать ещё в двадцать пять. Но Константин не тянется к нему. Он боится. Не пустоты. А того, что в ней вдруг всплывёт — правда. О том, кем он хотел быть. О том, кем стал. О том, что, возможно, уже слишком поздно.
Он знает: каждый день, проведённый в тишине, — это шаг ближе к тому, чтобы его голос навсегда исчез. Но страх сильнее. Страх, что, если начнёт писать, не сможет остановиться. Что слова вырвутся наружу, как наводнение, и смоют всё — работу, привычки, маску. И тогда останется только он сам. Голый. Уязвимый. И, может быть, наконец — живой. Потому что настоящая тюрьма — не в четырёх стенах. Она — в той пустой строке, которую он так и не осмелился начать.
