Платов толкнул дверь кабинета, и время словно застыло, превратив каждую секунду в мучительное замедление. Воздух сгустился, будто сопротивлялся его вхождению. Первое, что ударило в глаза, — резкий контраст между привычным порядком служебного помещения и чудовищной картиной перед ним. Его рабочее место, где ещё вчера лежали аккуратно сложенные бумаги, а воздух пах крепким кофе и бумагой, теперь было уничтожено. Тишина, густая и зловещая, давила на уши. Ни писка компьютера, ни скрипа стула — только тяжёлый, металлический запах свежей крови.
Половой настил был залит алыми лужами, словно кто-то пролил ведро краски, но это была не краска. Каждая лужа расползалась по щелям между досками, впитывалась в дерево, будто сама земля пыталась спрятать этот кошмар от посторонних глаз. На стене — брызги, как мазки сумасшедшего художника. На краю стола — перевёрнутая чашка, из которой уже не вытечет ни капли. И тело. Неподвижное. В позе, лишённой достоинства. Человек, с которым он разговаривал ещё вчера, теперь лежал как оброненная кукла.
Платов не закричал. Не бросился к телефону. Он просто стоял, вглядываясь в детали. Потому что знал: это не случайность. Это — послание. Каждая капля, каждый след, каждый сдвинутый с места предмет — часть сцены, выстроенной специально для него. Убийца не просто убил. Он *позвал*. И в этой тишине, среди крови и разрушенного порядка, Платов почувствовал, как что-то внутри него просыпается — не страх, не гнев, а холодная, ясная уверенность: игра началась. И он, даже не зная правил, уже в ней.
